Владимир Дараган

Историей я раньше не увлекался. Не хотелось думать о мертвых в то время, когда вокруг все молодые и красивые. Думал о будущем, верил, что ученые решат все мои проблемы: «жигули» превратятся в нечто волшебное (похожее на современную «Теслу»), компьютеры можно будет носить в портфеле, в кармане рубашки будет лежать видеотелефон, на столе стоять специальный экран для чтения любых научных журналов, а в магазинах в любое время года можно будет без очереди купить свежие помидоры и зеленый лук.
Так я примерно представлял счастливое будущее, наступившее быстрее, чем я думал в студенческие годы. И это будущее, в котором мы живем, мне очень нравится. О медицине я тогда не задумывался – какая медицина, когда ты можешь почти бегом залезть на отвесную скалу, нырнуть на катамаране в пену водопада и не спать по двое суток, сидя у приборов и наблюдая как самописец рисует именно то, что ты предсказывал.
Ладно, медицина тоже не стоит на месте, подождем немного, поможем ей, чем можем.

Я сейчас об истории. Вернее, о путешествиях. Почему-то каждый город для меня связан с определенным периодом. Все, что раньше или позднее, – не так интересно.
Рим – времена Римской империи.
Другие города Италии – эпоха Возрождения.
Париж – первая половина 20-го века.
Москва – Серебряный век.
Америка – времена Драйзера.
Израиль – от царя Давида до похода Тита.
Золотое кольцо России – от Андрея Боголюбского до первых Романовых.
Северный Кавказ – времена Пушкина и Лермонтова.
Только Питер выбился из списка. Там интересно все: от Петра до середины 20-го века. Поэтому Питер для меня неисчерпаем.
-----
Но фото парижская улица. А ведь я так и не побывал в лаборатории Марии Кюри...

Знаете, чем отличаются программисты от ученых?
Степенью перфекционизма.

Программист ненавидит программирование. Он мечтает написать коды программы, которая заменит его труд. Но платят ему за другое. И это другое он с ненавистью барабанит по клавишам, старясь закончить написание программы как можно быстрее. Все работает? Тесты прошли? Есть защита от дурака? О'кей, работа сделана, перечисляйте на карту денюшки.

Ученый – это самый страшный зануда, которого выпестовала эволюция. Вот нашел он новый эффект в водном растворе этилового спирта (sic!). Ему бы успокоиться, спокойно почивать на лаврах, но нет. А если попробовать метиловый спирт? Пропиловый? Бутиловый? А что произойдет при низких температурах? А есть ли похожий эффект в белках? А что будет, если в раствор белков добавить лекарство? А как лекарство связывается с белками? А можно ли так регулировать биологическую активность? А как увеличить точность эксперимента?
И так далее, и так далее. Короче, нет предела ассоциативному перфекционизму.

Если не остановить ученого, то он всю жизнь будет изучать свой эффект, не замечая, что прогресс давно уже пошел по другой дороге, что появились другие методы, которые гораздо быстрее и точнее отвечают на все вопросы.

И вот тут на сцены выходят академики. Старые, мудрые, давно не работающие, но чувствующие веяния, политику. Да, в науке тоже есть политика. Политика есть везде, где надо делить деньги.

– Ха! – воскликнет молодой горячий ученый. – На кой хрен мне нужно мнение старого пердуна, который двадцать лет в руках пробирку не держал и фейсбук от фейстайма не отличает?

Преимущество старого пердуна как раз и заключается в том, что он двадцать лет не держал в руках пробирку. Когда ты сидишь с паяльником, выводишь формулы или пишешь коды программы, то твой кругозор сужается с каждым днем. Ты зациклен на своей маленькой работе, твои мозги работают в тактическом режиме и в режиме ассоциаций. Ты думаешь о завтрашнем дне, о том, чтобы немного что-то улучшить и попробовать на образце, который завалялся на полке. Да, ты читаешь статьи и обзоры, но в памяти остается только то, что нужно тебе сегодня. Все остальное складывается стопкой на полочку, пылится, потом выбрасывается как устаревшее.

А академик сядет на дачной веранде со своим приятелями-академиками, посплетничает о грядущих выборах, поругает власти, а затем послушает, что творится в других областях науки. Книжки почитает, на которые у молодых и горячих никак времени не найдется, обзор напишет, да такой, что штук пять научных направлений рассмотрит. А потом встретит в коридоре молодого и горячего и скажет, что надо сначала о клеточных мембранах подумать, как это лекарство будет к белками проникать. Вот кто сможет проникнуть, того и надо исследоваь.

– А у меня диссертация, у меня план, – заноет молодой ученый.
– Хочешь, чтобы твоя диссертация заняла почетное место в шкафу, который никто никогда не откроет?
Вздохнет молодой и горячий, поругает вечером в пивной старого зануду, да и начнет думать по-другому.
Вот так шаг за шагом, из тупика на тернистую дорожку наука и движется. Там и горячие нужны и старые зануды, которые когда-то тоже были горячими.

Телепортация

Как-то ночью я возвращался в свою квартиру на улице Сергея Эйзенштейна. На дорожке возле дома стояла девушка в светлом платье и ежилась от холода.
– Простите, – обратилась она ко мне. – Я в восьмом подъезде живу, а дверь открыть на могу. Там труп лежит, и мне страшно.
Труп лежал прямо под дверью, упираясь в нее головой. Лампочка не горела, вокруг никого не было, пахло ночной сыростью портвейном и пивом.
– Эй! – я потряс труп за плечо. – Подвинься, я рядом лягу.
– Пошел на хер! – сказал труп.( Collapse )