Владимир Дараган

Любители плова поймут, почему я сделал этот снимок.

В исчезнувшем городе был Ботанический сад МГУ. Нет, не тот, что около ВДНХ-ВВЦ, а старый, маленький, около станции метро Проспект Мира. В мои школьные годы эта станция так и называлась: «Ботанический Сад». Теперь это название перекочевало к другой станции.

Загадка Ботанического сада жила еще во времена старого города, когда я смотрел на лампы, мелькающие в тоннеле метро, слушал грохот колес, вой двигателей и думал о саде, который был где-то наверху, где росли сладкие красные яблоки, душистые желтые груши и темные перезрелые липкие сливы, покрытые белым налетом. Мне очень хотелось выйти из вагона и найти это волшебное место.

Потом я забыл про этот сад. Станция стала называться ничего не значащими общими словами, с проспекта никаких яблонь и грушевых деревьев видно не было, и неразгаданная тайна все меньше беспокоила меня.

И вот ушел в историю старый город, превратились в тени люди, когда-то заполнявшие его улицы, пропали со стен слова про счастье народа, появились новые слова и новые краски. Город, пришедший на смену ушедшему, стал богатым, ярким, эклектичным и очень равнодушным. С улиц исчезла серость, от кричащего разноцветья кружилась голова, как будто ты бродишь по огромному магазину и тебя со всех сторон зовут посмотреть на ненужные тебе товары. Ты идешь в яркой толпе, думаешь, что серый цвет было не так уж плох, он не тянул на себя внимание, позволял спокойно смотреть на лица, а не разглядывать яркие наклейки и ужасающие в своей безвкусице вывески.

Я очутился около метро, где находился старый Ботанический сад. Спешащая толпа была не местная, никто не слышал о саде, все торопились тратить и зарабатывать деньги.

Здания на проспекте стояли плотно, проходы были перекрыты заборами, казалось, что сад – это что-то запретное, куда нельзя ходить непосвященным в какую-то особую тайну.

Вход нашелся в Грохольском переулке. Я свернул на какую-то стройку, перелез через штабель досок, пробежался по мешкам с цементом, спрыгнул на скрипучий снег и оказался в саду.

В саду было тихо и грустно.

Огромные дома сжимали сад со всех сторон, отчего он казался очень маленьким и лишним. Крошечные аллейки петляли вокруг старых деревьев, кустов, столбиков с указателями и названиями, старомодных скамеек, заборчиков и теплиц. В саду я был один, но на дорожках отпечатались следы детских колясок, отчего я догадался, что есть вход, где не требуется ловкость и смелость.

Одиночество часто задает тебе вопрос: «А в правильном ли ты находишься месте?» Остальные люди работают и отдыхают явно не здесь, а большинство не может сильно ошибаться. Стоит ли терять время, разглядывая заснеженные еловые лапы, корявые ветви дуба, жалобно торчащие из снега тонкие прутики кустов. Огромные окна нового города снисходительно и насмешливо поглядывали на меня, намекая, что тут не место деловым и успешным, что надо уйти отсюда туда, где все понятно, где мужчины и женщины оценивающе смотрят друг на друга, где говорят об управлении денежными потоками и о нехватке свободного времени. В новом городе не принято бесцельно стоять посреди крошечного садика, смотреть на чужие богатые окна и думать о детстве в ушедшем городе, где стало на одну тайну меньше.

Продолжение следует

Ну углу Сретенки и Бульварного Кольца стояли два джигита. Неприкрытые головы, тонкие курточки. Джигитам явно было холодно и голодно. Я прислушался и узнал говор грузинских деревень, прилепленных к подножьям огромных гор, вершины которых терялись за облаками.
– Слушай, - обратился ко мне джигит повыше. – Метро где?
– Можно так, можно так, можно так! - я помахал руками в разные стороны. - Ребята, а вам куда надо?
«Ребята» вдруг заулыбались и сказали, что им надо в метро, неважно какое. Я с пониманием кивнул. Джигиты явно были из ушедшего города, где становились друзьями просто так, за улыбку.

Давным-давно один такой джигит лежал полдня под моей «копейкой», помогая сменить пробитый поддон картера. Познакомились мы с ним в магазине, где я покупал машинное масло. Закончив ремонт, мы пили чай на кухне, курили и говорили про горы. Докурив пачку, мы стали прощаться.
– Ты теперь мой друг! - сказал джигит и ушел.
Мы не обменялись телефонами, не договорились о встрече. Зачем? Друзьям такие мелочи не важны!

На Сретенском бульваре я остановился у памятника Н. К. Крупской. Он пережил город, которого нет, и теперь равнодушно поглядывал на незнакомую новую жизнь. Где-то шумят машины, на ветках деревьев сидят голуби, недовольные моим появлением около памятника, а я смотрю на молодую женщину, которая с угрюмой решительностью идет в неведомое будущее. Она даже красива своей готовностью к самопожертвованию, в ней нет и следа базедовой болезни, которая неотрывно была связана с ее именем в нашем сознании. Позади романтического каменного образа стоят два пилона с датами жизни Н. К. и ее изречениями. Одно из них гласит:

«Марксизм - дал мне величайшее счастье, какого только может желать человек: знание, куда надо идти,
спокойную уверенность в конечном исходе дела, с которым связала свою жизнь».

Не зря я подошел к этому памятнику! В ушедшем городе я десятки раз проезжал мимо, и мне всегда хотелось прочитать, что написано на пилонах. И там оказалось новое определение счастья: это знание, куда надо идти!

Да... значит я не был счастлив, несмотря на прочитанный первый том «Капитала» Маркса, а также пятерки по политэкономии и Марксистско-ленинской философии. Этого явно не было достаточно для знания правильного пути! Сколько раз я в растерянности стоял на перекрестке дорог, раздумывая куда ступить. И всегда какой-то ветер или течение смывало меня на нужную дорогу, которая, как потом выяснялось, была самой правильной. Или, по-крайней мере, не самой плохой.

В переулке около Мясницкой я наткнулся на свою старую академическую поликлинику. Помню первый поход в это заведение. Заполнив анкету, я сразу был направлен на обследование к отоларингологу.
– У вас в носу искривление! - сказал он на языке, понятном даже докторам наук.
– И что? - спросил я. – Будете вскрывать и выпрямлять?
– А смысл? - удивился отоларинголог. – Доживете и так!
Больше я в эту поликлинику не ходил. Я доживал почти не болея, а ходить по кабинетам в поисках скрытых недугов мне было неинтересно.

В ушедшем городе я любил бывать в библиотеках. Там можно было курить в маленьких душных комнатах, флиртовать с девушками и иногда листать старые книги, от которых пахло пылью. Девушки из библиотек были особенные. С ними было приятно часами бродить по переулкам, рассказывать анекдоты из жизни поэтов Серебряного века и наслаждаться вечным «не надо!», когда моя рука нечаянно касалась каких-либо мягких и приятных мест. Они не обижались, когда я им долго не звонил, просто замолкали, тихо дышали в трубку и ждали моих сбивчивых оправданий.

Библиотека-читальня имени И. С. Тургенева, вероятно, существовала и в ушедшем городе. Она как-то незаметно для меня перенеслась в новое время, померкла рядом с богатым архитектурным кошмаром здания Калягинского театра «Et Cetera», но выстояла, несмотря на явно некоммерческий характер своей деятельности. В одной из комнат читальни был вай-фай! Эта комната была заполнена молодыми, красивыми людьми. В других было пусто и пахло старым деревом. Читать мне не хотелось, девушки меня не интересовали и я ушел.

Продолжение следует